— Кит Сергеич! — позвала Марья, — Компьютер задвоеточил! Оно к чему?
— Барин! Барин! Радость какая! Ласточка тройкой ожеребилась! — бежал к дому брассом безногий конюх Игнат. — Две кобылки и кобылек! Игручие! За клубком шесть верст проскакали!

Телятник Макар, ахая и дрожа, выводил из стойла корову.
— Кит Сергеич, любушка ты мой, барин! Сидит!! Сколь месяцев мы с ей маялись–то с тобой! Глянь! Сидит! Сидеть!!!
Корова села, косясь на поводок и жуя намордник. В панорамных глазах ее ясно светился служебный долг.

Обойдя свиной плац, Никита хлопнул протянутую ему на подносе рюмку, лобызнул девку, которую подсунул охальничий, обнял ключника, погладил брелочника и поднял вверх унизанный победитовым перстнем палец.
— Родные мои! Я без вас, вы без меня — говно! А вместе мы — сила! — сказал Никита и заплакал в плечо нужничему.
— Скорость, умноженная на массу и одетая в форму, — бормотнул, водя камерой, оператор. Софиты жарили. Потеплело.
— Снято? — спросил Никита.
— Снято, батюшка, — ответил оператор. — Называть будем, или как всегда обозначим?
— Подсолнечный запор. Нет... Солнечный мудак. Нет... А, ладно... Потом что–нибудь нарисуем.

Отдаёт авоську и бежит играть в футбол во дворе.

А вечером, сделав уроки, садится смотреть по телеку "Неуловимых" или "В мире животных".

Тоска... Застой.

Застой! Тоска смертная...

Через 5 лет, когда ему уже 15 лет, он берёт рубпь и идёт в магазин. Всё в тот же. Опять делает то же самое. Покупает всё то же самое. И опять берёт мороженое за 11 копеек. И опять идёт играть в футбол. Или в хоккей. Или — во Дворец Пионеров, клеить модели кораблей или самолётов. Или в секцию бокса. Скучно же! Застой!

Застой! Тоска смертная...

Ещё через 5 лет ему уже 20 лет. Он студент. Получил стипендию. Пошёл в магазин, отдал в кассу рубпь. Пробил чек на буханку хлеба (12 копеек), плавленый сырок за 10 копеек, бутылку пива (37 копеек), 100 грамм "докторской" (23 копейки). Получил сдачу, сложил всё в портфель. Подумал, почесал за ухом, засмеялся, перешёл на другую сторону улицы и купил мороженое "эскимо" за ..... 11 копеек. На оставшиеся 7 копеек купил газету "Комсомольская правда" и на метро поехал в общагу.

Застой... Тоска, что тут скажешь? Ужас!

Застой! Тоска смертная...

А ещё через 5 лет ему 25 лет. Он закончил институт. Работает в НИИ мэнээсом (младшим научным сотрудником). Зарплата — 110 рублей в месяц. На календаре — 83-й год.

Получает зарплату и идёт куда? Правильно, в магазин! Всё в тот же! Опять даёт кассирше рубпь. Опять покупает всё по списку выше, минус мороженое. Стыдно как-то.

Вместо мороженого он покупает три газеты за 9 копеек. И на метро за пятак едет домой.

Рядом с домом он останавливается около ларька и покупает пачку "Беломора" за 22 копейки и коробок спичек за копейку. Вот раньше, 15 лет назад, этот "Беломор" за 22 копейки был недоступен. Не продадут! Хоть тресни! Hаоборот, подзатыльник дадут! Или отцу пожалуются! Все же друг друга знали! А теперь — пожалуйcта! Ты уже большой, сам зарабатываешь. Заплатил 22 копейки, и на тебе папиросы!

Ну разве можно так жить, скажите на милость! Блин! десятилетиями ничего не меняется! Ни цены, ни люди! Застой!

Застой! Тоска смертная...

Опять в программе "Время" какой-то завод построили, какую-то домну задули, какой-то корабль спустили на воду. Опять рявкнули на Запад, чтоб не гоношился.

И опять "Неуловимые". Или "Ирония судьбы".

Ни тебе кровищи на экране, ни тебе стрельбы с десятком трупов, ни задницы голой!

"Жи" и "Ши" — только с буквой "и". Год за годом! Диктор на экране — как автомат русского языка. И опять передачи про учёных, про строителей, про космонавтов. Занудство! Годы идут, а ничего не меняется!

И так — везде! Застой! Хоть стреляйся! Скука смертная.

Застой! Тоска смертная...

Вот так сидишь, бывало, смотришь, как где-нибудь в Африке негры друга друга стреляют, и думаешь:

— Вот! даже в Африке жизнь бьёт ключом! А у нас — эх, одно расстройство! Дал соседу по морде — получил 15 суток. Украл — сел.

Ни те — присяжных, ни те — прогрессивной прессы, ни те — правозащитников!

А когда кто-то кого-то застрелил из ружья по пьяному делу, так весь город миллионный это месяц обсуждал.

Только и слышишь на лавочке у парадной:

—Ой, чё деется, бабоньки! Да где ж такое видано, чтоб живого человека из ружжа средь бела дня застрелить? Что ж дальше-то будет? Кошмар какой!

Застой... Тоска...

Проклятая власть!

Ни стрельбы, ни кокаина, ни жевательной резинки! Один Чайковский с Моцартом, да Толстой с Пушкиным.

Разве это жизнь?

Как это можно, вы только вдумайтесь! Так издеваться над людьми? Годами ездить на трамвае за три копейки, а на метро — зя пятак! Годами платить за квартиру 5 рублей в месяц! Десятилетиями знать, что если закончишь ВУЗ — наверняка попадёшь на работу по специальности! Ни тебе безработицы, ни тебе взяток! Ни тебе папы — банкира! Ну что это за жизнь? Кто такое выдержит?

Застой! Тоска смертная...

Предсказуемость просто убивала! Вот не успеет какой-нибудь Синявский или какой-нибудь Даниель даже рот открыть для протеста против всей этой чудовищной жизни, а ты уже знаешь: Сядет! И обязательно угадаешь!

Это же застой! Болото! Всё же наперёд известно!

Спрашиваешь, бывало, на работе:

— А где этот Сенька, который протестовал?

— Как это где? Сидит уже!

Берёшь свой карандаш, склоняешься над кульманом и тихо радуешься за товарища. Наконец, хоть для него всё кончилось! Ни трамваев за три копейки, ни газет за две копейки, ни "Беломора" за 22 копейки! Отмучался! Теперь, поди, круглые сутки — свежий воздух, сосны столетние, снег хрустит под ногами! И сопки синеют вдали! Романтика! Повезло парню! Эх...

Берёшь в руки 100 рублей с профилем Ленина, смотришь на неё, на купюру эту и думаешь:

Ну и что, что в Москву и обратно — 16 рублей? Ну и что, что гостиница 2.80 в сутки, ну и что, что обед в ресторане — пятёрка?

Ну нельзя же из этого культ делать! Надоело! Скучно же!

Ведь год за годом одно и тоже! Ну сколько можно, в самом деле? Когда же это всё кончится?

Кончилось...

Барсук-что-живёт-на-Дереве лепил снежки, вкладывая в них всю душу и немножко помёта, и с размаху дарил их гномикам. Гномики, хоть и жили теперь совсем рядом, на вершине соседнего дерева, передарить обратно снежки не могли — уж больно крошечными гномики были, да и безъежиная диета плохо сказывалась на силе и меткости их дружбы. Так что перемазанные подарками гномики ограничивались лишь устными поздравлениями и пожеланиями — конечно, не все были физически исполнимы, зато все без исключения были искренними и неплохо пополняли барсучий словарный запас.

Ослик Йа-Йа в празднично-красном латексе бродил по лесу, поздравляя всех встречных жестами. Те, кто всё же решался подойти к нему ближе и расстегнуть молнию на рту, удостоверялись, что жесты они поняли вполне правильно — хотя на словах Йа-Йа оказывался значительно конкретнее, какого, куда и сколько добра он всем желает и как много подарков сразу готов принять он сам, если раскрыть все молнии. К счастью для ослика и несчастью для случайных зрителей, эльфеечка на его пути не повстречалась, так что никто не попытался навсегда подарить ему его же самого.

Эльфеечка в это время была занята попыткой запрячь четырёх пельменей в сани. Не то чтобы ей приспичило покататься, но огромный и тяжёлый красный мешок с подарками, который ей практически добровольно подарил не менее огромный и тяжёлый красный бородач, на одну эльфеечку просто не помещался, при всём её нехитром волшебстве. Эльфеечка была уверена, что даже приди бородач в сознание и сумей высвободиться, он и в этом случае горячо одобрил бы передачу мешка в дар эльфеечке — но всё же считала нужным поторопиться. Ночь впереди не такая уж и длинная, а подарки ещё нужно развезти во множество мест! Ибо заначек по всему лесу у эльфеечки было немерено — ходили даже слухи, что в одной из эльфеечных заначек спрятан ещё один лес. С заначками.

Несмотря на эльфеечное волшебство, пельмени тянуть сани совершенно отказывались, да и упряжь с них постоянно соскальзывала. Эльфеечка даже задумалась, а правильно ли она бородача расслышала, когда он описывал ей своё диковинное средство передвижения. Может, стоило оставить тех четырёх оленей как были — мало ли, какие у бородача фетиши, а ей, эльфеечке, и олени бы в упряжке сгодились? С другой стороны, на пельменях она ещё и впрямь не каталась — а эльфеечка никогда не отказывалась попробовать что-то новое, особенно если запасы старого уже закончились. Гулять так гулять — Тождество же!

К слову, эльфеечка была единственной во всём лесу, кто знал, отчего Тождество зовётся именно так. Дело в том, что этот день был абсолютно тождественен всем прочим дням в эльфеечном лесу, совершенно никак не выделяясь и ничем не примечаясь — и однажды кое-кто вдруг решил, что это стоит отметить. Возможно даже, этим кое-кем была эльфеечка — но сама эльфеечка за это ручаться бы не стала. То первое Тождество оставило о себе у эльфеечки довольно обрывочные воспоминания — а за то, что всё-таки вспоминалось, брать на себя ответственность определённо не стоило. Не нашли — и славно.

А пельмени всё так же наотрез отказывались скакать и от удара поводьями лишь покрывались сметаной. Эльфеечка даже загрустила — ведь ей обещали, что сани будут мчаться по небу! Но грустить эльфеечка не любила, зато любила пельмени со сметаной — и к тому времени, как четвёртый скакун отправился в свой первый и последний успешный забег, эльфеечка уже приняла решение. На фоне всего прочего, что эльфеечка за сегодня успела принять, это решение почти не вредило здоровью — по крайней мере, здоровью самой эльфеечки — но праздник на то и праздник, чтобы принимать то, чего обычно не принимаешь.

И вскоре весёлый звон бубенцов раскатился по ночному эльфеечному лесу. Сани резво помчались вперёд — постепенно отрываясь от земли и устремляясь к небу. Эльфеечка сидела на мешке с подарками, радостно смеясь — а ведь не врал бородач! — и трезвоня бубенцами на упряжи что есть мочи. А немногочисленные свидетели сего тождественского чуда удивлённым взором провожали летучую повозку — и её хо-хо-хочущего под хлёсткими поводьями красного бородатого скакуна.


© Шутёнок aka Ким Риона

Первая заповедь молодого бойца гласит – не высовывайся.
Весь строй с любопытством косится на Андрея.
- Ишь ты! – говорит прапорщик Баранов. – Ладно, держи часы и дуй в канцелярию. Я сейчас подойду.
Рота провожает Андрея неодобрительными взглядами: прогнулся, солобон.
Андрей сделал письменный перевод инструкции, настроил прапорщику часы и два часа перед обедом смог поспать на диванчике в канцелярии.

Вечером деды позвали его в каптёрку.
- Ты, значит, языки иностранные знаешь, - сказал, отставив кружку с чаем, замкомвзвода старший сержант Фаитов
- Да так, английский совсем чуть-чуть.
- А немецкий?
- Немецкого не знаю.
- Почему?
Андрей пожал плечами. Что значит «почему»? Потому.
- Придётся выучить.
Андрей вопросительно смотрит на Фаитова.
- Гребенщикова комиссуют, грыжу у него нашли, - поясняет Фаитов, - так что будем учиться, студент.
Гребенщиков считается знатоком немецкого языка.
Деды берут его с собой продавать немцам бензин, гоняют за пивом и водкой, также ночью он смотрит с ними телевидение ГДР и ФРГ и, с грехом пополам, переводит. Рассказывал, что восточные немцы по части комедий, эротики и ужасов значительно опередили западных, но те в свою очередь отличились концертами и боевиками со Шварценеггером и Сталлоне, а также антисоветской серией про Джеймса Бонда.
Телевизионная приставка и комнатная антенна передаются дедами из поколения в поколение.
- Вот тебе словарь, вот самоучитель, - Фаитов вытаскивает откуда-то две растрёпанных книжки, - и вперёд. Через неделю ты должен знать немецкий, пойдёшь с нами выкатывать бочку.
- Погоди, Рустам, - протестует Андрей, - язык нельзя выучить за неделю. Это, по крайней мере, полгода занимает, не меньше. Ну, месяца три в самом лучшем случае. За неделю совершенно невозможно. Я...
- Это всё меня не волнует, - обрывает его Фаитов, - через неделю ты должен знать немецкий язык. И не просто знать, а свободно владеть. Иначе труба, я тебе гарантирую.
- Вешайся, сука, - злобно шипит Ташматов.
- Придётся напрячься, - сочувствует Березин.
Боже, какие настали трудные времена после увольнения в запас москвичей Сорокина и Груничева! Теперь всем заправляют татары, и терпеть этот беспредел ещё больше двух месяцев.
- Рустам, я постараюсь, но…
- Всё. Свободен. И никаких постараюсь: или будешь знать немецкий, или я тебя реально выебу. Реально, понял?
Только этого не хватало.
Угрозу вполне можно воспринимать буквально. Ликин, говорят, пытался повеситься именно потому, что его изнасиловали. Дело замяли, Ликина перевели в соседнюю артиллерийскую бригаду, а Фаитова с тех пор все боятся как огня.
Андрей прижимает к груди две книжки и выходит из каптёрки.
Немецкий язык.
Придётся учить. Говорят, второй язык даётся вдвое легче первого.
В голове все перемешалось, Андрей забредает в умывальник, садится на батарею и открывает самоучитель.

Нет, шансов никаких, через неделю просто убьют. Фаитов давно имеет зуб, вот, нашёл повод. Зачем с этими часами вылез?
Что делать?
Андрей опускает взгляд на первую страницу.

Так, вступление, та-ра-ра…, язык Шиллера и Гёте, шли бы вы оба подальше, - по-немецки говорят около ста миллионов человек… гады, фашисты проклятые! Что дальше? Ага, карты ГДР, ФРГ, Австрии и Швейцарии, чтоб вам сгореть всем вместе…
Алфавит, буквы знакомые, некоторые с точками наверху, ладно.
Разрез головы в профиль с зубами и языком – отставить. Прикоснитесь кончиком языка к нижним передним зубам… Так, прикоснулись, дальше…

В умывальник заходит ефрейтор Пищенко, чмошник на втором году.
- Ну что, учишься? Учись, студент.
Дать бы ему в морду, но пока нельзя. Откуда только узнал, скотина.
Воду до конца не закрыл, капает, звенит.
Андрей затягивает кран.

Апфель – яблоко, эпфель – яблоки.
Эссен – кушать, есть.
При образовании долгих немецких согласных губы сильно округляются и выдвигаются вперёд, а кончик языка прикасаются к нижним губам.
В общем, с кончиком языка все ясно – постоянно прикасается к нижним зубам.
Ладно, листаем дальше, за произношение тут никто оценку не снизит.
Ist das alles?
Ja, das ist alles.
Что ж, какое-то сходство с английским есть, это радует.

Про Андрея знает уже вся рота.
В умывальник заходят полюбопытствовать, некоторые пытаются подбодрить.
- Вот звери, - плюет на пол Тютчев, - надо же так докопаться, лучше уж сортир каждую ночь чистить.
- Не паникуй, тебе максимум слов двести нужно, - советует Нурушев, тоже студент, - а про всякие спряжения и окончания и думать забудь.

Neu – новый.
Baum – дерево.
Ага, стало быть, Розенбаум – розовое дерево, та самая хрень, которая здесь повсюду вдоль дорог растёт. Надо же, кто бы мог подумать.
Звук «ч» у них четырьмя буквами пишется, вот ведь уроды какие.
Deutschland.
Deutsche Demokratishe Republik.
Так, грамматика, спряжение глаголов в презенсе.
Ich lerne – Я учу.
Факт, учу.
Du lernst, er lernt, wir lernen.
Kommen – приходить,
Lieben – любить,
Spielen – играть.

Всё, в голове одна каша.
Андрей закрывает учебник, идёт в спальное помещение и запихивает книги под матрас.
Несколько минут ворочается, слова из учебника скачут перед глазами. Вспоминается Фаитова и вся компания, "я тебя реально выебу..."
Андрей встает, вытаскивает самоучитель и бредёт обратно в умывальник.
Дневальный провожает его сочувственным взглядом.
- Аллес гуте.
- Данке шён, бля.

Ich bin
Du bist
Er ist
Es ist.
Дас ист фантастиш... Ясно.
Wir sind
Ihr seid
Дальше, дальше…
Порядок слов в предложении: подлежащее, сказуемое, второстепенный член.
Второстепенный член... Хм, что только не лезет в голову в три часа ночи.
Так, цифры.
Eins, zwei, drei, vier, тут всё просто.
Dreiundvierzig, - то бишь три и сорок, всё навыворот.
Артикли пока пропускаем… Смотрим словарик... Die Frau, der Mann, всё понятно.
Теперь ясно, что значит грызть гранит науки.
Попробуем прочитать маленький текстик.
Hallo, freunde! Meine name ist Hans Weber. Ich bin 45 Jahre alt, ich bin Ingenieur von Beruf…
Пожалуй, нужно вернуться к артиклям.

Под утро Андрей возвращается в кровать, кажется, в ту же минуту подъём немилосердно стряхивает его с постели.
Боже, в голове полный вакуум. Вир геен цу безух.
Что это такое? Какой безух?
Больше ничего не запомнилось...
Жопа.


Капитан Сергеев ходит перед строем, разводит роту.
- Всем остальным рыть траншею…
Траншею роют уже третий день, где-то лопнула труба, нет горячей воды, по немецкому плану 1936 года ищут аварию.
Мы идём в гости, вот что такое «вир геен цу безух». В какие гости?
Кто идёт?
Капитан Сергеев таращится в старинный план канализации с готическими буквами.
- Примерно здесь должно быть сочленение, - тычет он пальцем себе под ноги, - значит так: роем яму, ищем трубу и движемся по ней в обе стороны до пересечения с другой трубой. Всё ясно?
Одна труба нашлась почти сразу, а другой нет, траншея разрослась на пять метров в каждую сторону.
- Землемер хренов, - ругается Андрей, - Пифагор, сука.
- Андрюха, - отзывается Нурушев, - ты мозги не клюй, садись в эту сраную канаву, так, чтобы тебя не видно было, и учи язык.
Андрей смотрит на остальных. Молча кивают, хотя траншея достала всех.
Спасибо, ребята.

Lena lernt fleissig Deutch – Лена прилежно учит немецкий.
Эх, знала бы ты, Лена, что значит учить немецкий по-настоящему прилежно!
Morgen, Morgen, nur nicht Heute, sagen alle faulen Leute.
Каким-то образом вспоминается пройденное вчера. Наверное, от страха подключились резервы головного мозга.
Спряжение возвратных глаголов.
Стоп, назад. Кто такие возвратные глаголы?
Dann gehe ich nach Hause – потом я иду домой. А вот как сказать «скоро я поеду домой»? Bald fahre ich nach Hause, так, наверное. Bald fahre ich nach Hause.
Даже на этом змеином языке звучит, как музыка.

Вечером из госпиталя привозят Гребенщикова, Андрей сразу же бежит к нему.
- Комиссуют? Точно? Поздравляю.
Гребенщиков рад до чёртиков, хотя радоваться особенно нечему, грыжа в какой-то опасной стадии.
- Ничего сложного в немецком языке нет, - вальяжно успокаивает он Андрея, - если бензин продавать пойдёте, там всё просто: цвай хундерт литер – цвай хундерт марк, по марке за литр, значит. Это тариф, все немцы в курсе. Если клиент новый, то может спросить: райн, одер мит ойл. Ты сразу говори: райн, камрад, райн. Чистый, значит, без масла.
- Как? Как?
- Райн.
- А пишется как?
- Да на хуя тебе писать? Райн – и всё, не усложняй. Если в гаштет пойдёте, там вообще всё просто: драй хундерт водка унд драй гросс бир, битте. Ну, или фир водка и фир пива, если вчетвером будете. А потом каждый раз – нох айнмал дасселбе, то бишь, повторить. Тут у них не принято сразу много набирать. Всё элементарно.
- А еда?
- Еда у них дорогая, никто не берёт. Разве что арахис солёный, так и скажешь: «арахис»
Андрей вздохнул.
- А телевизор переводить?
- Это вообще как дважды два. Придумывай по сюжету, что хочешь, главное, чтобы похоже было. А то я один раз в полный рост лоханулся. Короче, кино про каких-то монголов было, встречаются там двое в степи на лошадях, базарят чего-то чуть ли не полчаса. Ну, я перевожу типа: здравствуй дорогой друг и так далее. И тут этот хрен достаёт саблю и сносит дорогому другу башку, как кочан по земле покатилась. Неувязочка вышла, еле отмазался, наплёл чего-то про коварство тайных врагов. Главное – поуверенней, они ведь все сами по три слова знают, проверить тебя никак не смогут.
Андрей ободряется. Если так, выкрутиться можно.
- А ты немецкий как учил?
- Как, как. Как все: в школе, в техникуме…
В коридоре встречается Фаитов.
- Как успехи? – ехидно интересуется.
- Стараюсь, - сдержанно отвечает Андрей.
- Понятное дело. Жить-то хочется.
Гнида, всё настроение испортил.

Гребенщиков прав, нужно выписать из словаря самые известные слова, заучить их безо всяких модальных глаголов и не выпендриваться.
Бензин – Benzin.
Масло – Ol.
Покупать – kaufen.
Хе, Коля Кауфман покупатель, получается, купец.
А Шура Зильберман тогда, интересно, кто? Ага, серебряных дел мастер. Для будущего дантиста фамилия подходящая. Сволочь, письма совсем перестал писать.
Бутылка – Flasche, фляжка, стало быть.
Пиво – Bier.
Водка и так всем понятно.
Арахис – Erdnuss. Гребень, халтурщик, как же тебя с твоим «арахисом» немцы понимали? Пальцем, небось, тыкал. Тоже, кстати, способ общения, не стоит забывать.
Вечер – Abend.
Завтра – morgen…

И парочку упражнений, пожалуй.
Entschuldigen Sie bitte, aber leider muss ich shon gehen.
Das ist aber shade.
Mussen Sie wirklich shon gehen?
Вирклих, вирклих, да что же это такое, вертится ведь в голове…

Утром капитан Сергеев манит его пальцем:
- А ну-ка, комм цу мир, товарищ зольдат.
И пристально смотрит в глаза.
- Что, тяга к знаниям проснулась?
Андрей пожимает плечами и делает самое простое лицо.
- Скучно, значит, без иностранных языков служить?
Андрей молчит. Уже стуканули.
- В общем так: если что-нибудь узнаю про бензин – комиссую вместе с Гребенщиковым. С переломами рук и ног. Понятно?
- Товарищ капитан…
- Понятно, я спрашиваю!?
- Так точно…

Сегодня траншею роют другие.
Андрею крупно повезло, он едет к немцам на пилораму – самая лучшая работа. Лёгкая и монотонная, главное не заснуть и не сунуть руку под циркулярную пилу. Осенью немцы в обмен на рабсилу подгонят в часть пару тонн картошки и сунут денег прапорщику Зинько.
Лучше всего на этой работе даже не цивильная обстановка, а обед.
Настоящий гражданский обед.
На столах клеёнки в розовую клетку со смешными жёлтыми цыплятами, салфетки и перечницы. В бутылочках с маслом плавает какая-то травка. От одних запахов можно упасть в обморок.
Кормят тушёной с овощами картошкой, копчёными сосисками, салатом, бери сколько угодно.
Подходит работяга в синем комбинезоне, что-то говорит и ставит на стол четыре пузатые бутылочки пива, бросает пачку цивильных сигарет с фильтром. Другие салютуют такими же бутылочками от своего стола.
- Данке фюр бир, - неожиданно вырывается у Андрея.
Ребята смотрят с уважением.
Работяга усмехается в прокуренные усы, достаёт из-за пазухи несколько смешных порнографических рисунков, подмигивает и тоже кладёт на стол.
Ребята выворачивают шеи.
- Soldaten lachen, - говорит он, Андрей с удивлением понимает.
- Филен данк, - бойко отвечает он немцу.
Пиво выпито за минуту, бутылки в мусорку. На всякий случай.
Голова пошла кругом, ещё бы, первое пиво за восемь месяцев службы.
Брюхо так набито вкусной немецкой едой, что вот-вот лопнет. Шесть сосисок, тарелка картошки и немного салата. Куда только поместилось?
Невыносимо клонит в сон. Но лучше не терять ни минуты.

Глагол Wissen.
Ich weiss.
Du weisst das nicht.
Так, имеются падежи, чтоб им провалиться. Именительный, родительный, дательный и винительный.
Пока отложим.

Вечером Андрея ставят дневальным по роте. Дежурит младший сержант Березин, тихий долговязый сибиряк.
- Вымоешь полы и дуй на урок, - разрешает Березин, - часов до трёх я постою.
- Спасибо, Коля.
- Как успехи, вообще-то.
- Помаленьку.
Погода хорошая, сухо, полы почти не грязные. Шнелль, Топорков, шнеллер!

Степени сравнения прилагательных и наречий.
Klein – kleiner – kleinst.
Jung – junger – jungst.
Отлично!
Guten Tag, meine Damen und Herren!
Это точно не пригодится.
Heute machte ich Sie mit unserer Stadt bekommen.
Гады, надо же так предложение раком ставить…
Ich fuhre Sie…

Боже, как хочется спать!
Строчки плывут, буквы шевелятся, как муравейник.
Березин ушёл спать, Андрей притащил стул и сидит рядом с тумбочкой. В это время из офицеров никто не придёт, а часов в пять стул нужно отнести обратно в бытовку.

Du wirst mir helfen.
Du bleibt hier stehen.

Нет, хотя бы часок нужно вздремнуть, иначе день на ногах не выстоять. Андрей садится на стул прислоняет голову к тумбочке и проваливается в сон.

Березин будит его затрещиной.
- Придурок, подъём проспал, половина седьмого!
Андрей вскакивает и хлопает глазами.
- Бегом, поднимай роту, я на тумбочке побуду.
Андрей бежит в спальное помещение.
- Рота, подъём! – голос сиплый ото сна. – Подъем!
Вроде бы обошлось.
На завтрак пшенная каша с длинной жёлтой жилой. К жиле прилепился кусочек мяса. Шайбочка масла. Четыреста двадцать один день, Боже мой, четыреста двадцать один.
Дедам - пятьдесят шесть, тоже нужно помнить на всякий случай, хотя следить за дедовским календарём обязаны бойцы первого периода. Ладно, через пару мясяцев будет год, а там всё будет по-другому.
Только бы немецкий язык пережить.

Траншею сегодня закапывают обратно, найденное вчера соединение оказалось ненужным. Начальство в растерянности. Решено вызвать немцев, пусть сами разбираются в своих довоенных трубах.

Der Tag hat 24 Stunde.
Eine Stunde hat 60 Minuten.

- Андрюха, ты где? Бегом строиться!

Командир части майор Лазян строит роту и, попирая субординацию, в хвост и гриву разносит прапорщика Баранова.
Загорелось соседнее стрельбище, оттуда попросили помощи. Прапорщик Баранов отправил две пожарные машины и выехал за ними сам – на бензовозе. Солдаты тайком посмеиваются. Капитан Сергеев отвернул в сторону лицо и тоже вовсю ржет. Только прапорщик Баранов мог поехать на пожар на бензовозе, больше до такого никто бы не додумался.
Также по шапке получает зампотех старший лейтенант Ивлев. Пожарные машины почти не дали пены, пришлось тушить подручными средствами.
Техвзоду дан приказ – в три дня все перекатчики, бензовозы и пожарные машины должны быть в полной исправности. Рота охраны злорадствует – водилам опять придётся по ночам воровать друг у друга аккукмуляторы, коробки передач и прочие запчасти. А в итоге сколько было исправных машин, столько и останется, закон сохранения массы вещества.

Баранов мрачнее тучи, сейчас его разнос аукнется всем.

Вечером Андрей попадает в караул. Очередь не его, сейчас через день ходят другие два отделения, но кто-то заболел, наугад назначают Андрея.
Вот и славно, Баранов наверняка устроит парочку ночных построений. Начкаром, правда, Фаитов, тоже возможны осложнения.
Между инструктажем и разводом есть минут пятнадцать, как раз в это время по телевизору идёт аэробика, все валят смотреть. Казарменный сюр – группа солдатиков в шинелях и с автоматами толпятся вокруг телевизора и, затаив дыхание, таращится на размахивающих ножками девушек.
Пока не стемнело, Андрей просится в первую смену.

Wie spat ist es?
Es ist shon 8 Uhr abends.
Так, а у нас сейчас сколько времени? Es ist zwanzig minuten nach sechs…

Обычно соседние часовые сходятся на границе своих участков, чтобы за разговором и перекурами побыстрее убить два часа, но сегодня Андрею есть чем занять время на посту.
И время в караулке тоже, включая отведённое для сна.

Склонившись над книгой, Андрей затылком чувствует изучающий взгляд Фаитова.
- Эй, Топорище, - зовёт Фаитов.
Андрей оборачивается.
- Как по-немецки будет «стол»?
- Дер тиш, - отвечает Андрей
- А «стул»?
- Дер штул.
- Че-го?
- Дер штул, так и будет, честное слово.
- А сапоги?
- Ди… штифель, кажется.
- Надо сказать: офицерские хромовые сапоги.
- Ди… официрише… официрише…
Андрей запинается.
- Двойка тебе, - Фаитов с силой запускает в Андрея ремнём. Андрей едва успевает отклонить голову, бляха бьётся о стену, сыпется штукатурка.
- Принеси ремень.
Спокойно, Топорков, спокойно. Ты совсем не хочешь потихоньку пристрелить эту скотину. Ты хочешь вернуться домой, живым, здоровым и в положенный срок.
- Скоро экзамены, товарищ студент, - продолжает Фаитов, - а вас плохая успеваемость. Вам грозит отчисление.
Сволочь.
Нефтяник, сын нефтяника, студенты для него будущее «начальство».
Натуральная классовая ненависть.
Офицерские хромовые сапоги, надо же было такое придумать.
А, стоп, наверное, спёрли и хотят продать сапоги, вот в чём дело.
Андрей достает словарь и выписывает на листок немецкие названия всего, что в части обычно воруют для продажи немцам.
«Хромовых» в словаре нет. Можно сказать офицерские сапоги из лучшей кожи.
Die offiziers Stiefel aus beste Leder.
ХэБз – Uniform, униформа, всё правильно.
ПэШа – тоже Uniform, только зимняя, так и запишем.
Шапка – Mutze.
Аккумулятор – Akkumulator, так и будет.
Цемент – Zement.
Хм, как будто специально тащат такое, чтобы объясниться было легче.
Огнетушитель – Feuerloscher.

Получился список больше тридцати слов. Но это всё ерунда, подстраховка. Главное – бензин. Benzin.
Zwei hundert liter – zwei hundert mark, Oktannumer 76, rhein.
Смешно Марк Твен про этот гнусный язык сказал, что немецкий можно смело причислять к мёртвым языкам, потому что только у мёртвого хватит времени его изучить.
Попал бы ты, старина Марк, во взод к старшему сержанту Фаитову, живо узнал бы, почём литр бензина.
Ускоренный метод сержанта Фаитова.
Андрей вяло улыбается.
В глазах раскалённый песок, смертельно хочется спать.

В следующую смену Андрей подходит к соседу, рядовому Тютчеву.
- Серёга, сплю, не могу. Покараулишь меня?
- Без базару. Залезай.
Андрей забирается на вышку и засыпает. Тютчев смещается на его сектор, караулка видна ему, как на ладони, перед сменой или проверкой все будут на своих местах.

Во сне Андрей видит канцлера Бисмарка из школьного учебника истории, в шлеме со шпилькой, но с усами капитана Сергеева.
Бисмарк яростно ругается на своем немецком языке.
- Scheisse! – кричит багровый от злости канцлер Бисмаркс, - verfluchte Russisсhe Sсhweine!
Канцлер топает ногами и брызжет слюной. Усы его шевелятся.
- Okkupanten!
Андрей пытается подыскать слова, чтобы возразить канцлеру, но не успевает. Перепуганный Тютчев наотмашь хлещет его по щекам.
- Ну, ты и спишь! Я уж испугался – не помер ли часом. Быстрее слезай, смена.
Тютчев резво убегает на свой участок. Топает смена.
Хорошо поспал, взбодрился.
Откуда этот Бисмарк взялся? Ферфлюхте руссише швайне, надо же так сказать! Вот скотина. Написано было про язык Шиллера и Гёте, а также Карла Маркса и товарища Эрнста Тельмана.
В следующий раз Гитлер, наверное, приснится.

После отбоя маленький праздник, провожают комиссованного Гребенщикова. Все какие-то подобревшие, даже Фаитов пришёл, развалился, чавкает, картошку жрёт.
Завтра вечером человек будет дома. Кто угодно от этого размякнет и подобреет.
- Будешь ты Гребень хоть с грыжей, но дома, - лениво бросает Фаитов.
- Ага, ага! – подобострастно смеётся Гребенщиков.
Чмо, завтра ты летишь домой, хватит уже жопу лизать.
Фаитов с притворным удивлением смотрит на Андрея.
- Топорище! А ты что здесь делаешь? Почему не на занятиях?
Кто-то хихикает, остальные почти все молчат.
- Гребень позвал, вот я и здесь, - дерзко отвечает Андрей, - сейчас посидим, пойду на занятия.
Почти уже получается, не отводить взгляд в сторону.
Смотри, Фаитов, не перегни палку. А то вдруг получишь случайно пулю в карауле, или просто кирпич с крыши упадёт, больно сделает.
- Топорков, - прищуривается Фаитов, - ты, наверное, собираешься мне вместо немецкого языка всякую лажу типа «зер гут» и «аллес гемахт» втюхать, да? Так вот, ничего не выйдет. Не будешь знать, как следует, лично удавлю, понял?
- Учиться, бля, бегом! – командует Ташматов.
- Ребята, да ладно, - бормочет Гребенщиков, - он всё выучит…
Вот падлы! Ну, хорошо.
- Ладно, Гребень, ты извини, я пожалуй, пойду, - Андрей старается не спешить, крепко жмёт Гребенщикову руку, - удачи тебе.
- Тебе удачи! – отвечает Гребенщиков и втягивает голову в плечи.

Дорогие друзья, я еду в Берлин. Я еду не один, а с группой студентов.
Переводим.
Liebe Freunde, ich gehe nach Berlin. Ich gehe nicht alone, тьфу, nicht allein, aber… aber mit gruppe, mit eine gruppe von… von студентов… студентов…

Всё, невозможно.
Спать.

Андрей просыпается от сильного удара по лицу.
Что? Кто?
Андрея вытаскивают из постели и бьют снова.
- Ну, что, будем выёбываться или не будем?
- Н-не будем…
Ещё удар.
Ташматов, Садретдинов и ещё кто-то. Масаев, кажется.
Фаитова не видать, не царское это дело, молодых воспитывать. Андрей сжимает кулаки. Хоть бы одному рожу свернуть.
- Не будем, значит?
- Нет…
- Ладно.
Андрей садится на койку, трогает лицо.
Нужно пойти смочить холодной водой.
- Легко отделался, - говорит дневальный, - тебя всерьёз метелить собирались.
- Ещё не вечер, - мрачно шутит Андрей.
- Не злил бы ты его, а?
- Да пошёл он на хуй.
Ничего не разбито, крови нет. Но синяка, наверное, не избежать.

- Откуда синяк? – ревёт капитан Сергеев, - опять со стремянки упал?
- Никак нет, товарищ капитан. В столовой на масле поскользнулся. Все видели, не сомневайтесь.
- Ясно. За мной!
Андрей уныло тащится за капитаном в канцелярию. Сейчас, кажется, ещё добавит. Четыреста девятнадцать дней, о боги, мои боги, за что мне всё это.
- Вот что, Топорков. Или я буду всё знать про бензин, или я тебя сгною. Я понимаю, что бочки выкатывали и будут выкатывать, это диалектика жизни. Если борзеть не будете, пусть так и идёт. Но я должен всё знать. Понятно? Армия не обеднеет, если дембеля пропьют двести литров бензина. Но я хочу знать всё, что творится в этой части. Понятно?
Андрей пожимает плечами. Армия не беднеет и оттого, что примерно раз в месяц из части выгоняют полный бензовоз. Тот же Сергеев уже прикупил новые «Жигули», прапорщик Зинько даже бундесовскую «Ауди» имеет. Баранов новенький, ему пока не положено. А Ивлев – чмошник, на него просто внимания не обращают, три копейки с бензовоза ему отстёгивают.
- Не понял вас, товарищ капитан, - говорит Андрей и напрягает брюшной пресс.
- Не понял?
- Нет.
Сергеев хватает его за шиворот, дергает на себя и два раза бьёт в живот.
Очень больно, дыхание перехватывает, в глазах вспыхивают оранжевые круги.
- Подумай как следует.
Андрей вываливается в коридор и сползает вниз по стене. Странно, но даже в этот момент какая-то его часть хочет спать. Другая часть хочет заплакать.
Подходят Ташматов и Садретдинов.
- Пойдём. Не сиди здесь.
В каптёрке Фаитов курит немецкую сигарету с фильтром.
- Ну что, склонил Сергеев к сотрудничеству?
- Нет.
Фаитов долго молчит.
- Слушай, Топорище, ты нормальный пацан, не гондон. Давай так: пока я здесь, ты выёбываться не будешь. Через три месяца я уволюсь, ты станешь помазком, и всё у тебя будет хорошо. Но пока я здесь – чтобы ниже травы. Понял? Иначе пиздить буду каждый день.
Андрей стремительно шевелит мозгами. Мирный договор? Это что-то новое.
- И Сергееву постукивать придётся, иначе он и тебя сгноит, и нам геморроя лишнего не надо.
- Как это?
- Ну, есть как бы негласное правило: дедам можно выкатывать примерно бочку в месяц. Офицеры тоже воруют и куда больше, все про это знают. Это типа тайного соглашения. Выкатываем мы реально бочки три-четыре в месяц, а докладывать ты будешь про одну, иногда две. И со всеми деталями: бочку отдали, например, фермеру, шестьдесят пять марок пропили у Хейнца, сидели до трёх часов, нажрались, и тэдэ. Сергеев всякие подробности любит. Типа ситуацию контролирует. А про остальное – молчок. Иначе Сергеев не успокоится, рыть со всех сторон будет, и тебя не оставит и нас. Понял?
- Понял, а…
- Про другие дела он тебя и спрашивать не будет, стукачей и так хватает. С немецким нормально?
- Нормально.
- Молодец. Сегодня в половине двенадцатого кино будет, про девчонку, «Бум» называется. Переводить будешь. Оно шло уже, классное. В жизни ничего лучше не видел. Ты там смотри, как следует постарайся.
У Андрея в голове полная суматоха. Неожиданное потепление Фаитова, необходимость стучать Сергееву, да ещё и кино – слишком много новостей.

Dieses Buch ist interresanter als jenes. Und das interresanteste Buch ist hier. Mein Bruder ist аltеr als ich.
Ich habe diese Ubung zu machen.
Плюсквамперфект. Тоже ничего себе словцо. Плюс к вам перфект, плюс к нам перфект.

Сергеев напоминает о себе перед ужином, зовёт в канцелярию.
- Товарищ капитан, - Андрей старается выглядеть испуганным, да особенно стараться и не приходится, - я согласен. Только прошу вас, чтобы…
- Понятное дело, не волнуйся. Когда катите?
- Пока точно не знаю. На днях, - Андрей краснеет. Вот и стукануть пришлось. Хотя, с другой стороны и не совсем так, какая-то игра в шпионов получается. Ха, двойной агент Топорков.
- Ладно. Держи в курсе.

Herr Weber wohnt in der Gartenstrasse. Das ist einelange Strasse. Viele Menschen gehen hin und her.
Die beiden Gehwegesind schmal, aber der Fahrweg ist breit. Dort sehen wir viele Autos, Busse, Motorrader und Fahrrader. An der Strasse stehe viele hohe Laternen. Sie leuchten abends sehr hell…

Вечером Андрея сажают перед телевизором.
Вокруг – тридцать два человека, деды и помазки все до одного. Только Решетов в отпуске. Цвитишвили даже из караула пришёл, у двери стоит, готов бежать, если кто-нибудь из офицеров нагрянет. Молодой боец на углу казармы стоит на шухере, наблюдает за офицерским домом.
Андрей волнуется, все вокруг оживлены, ждут фильма про какую-то девчонку.
Андрей судорожно прокручивает в голове шаблоны диалогов. Если фильм про любовь, вариантов должно быть не очень много.
«На самом деле я всегда хотел быть только с тобой, Мэри!»
«О, Питер, я уже слышала это тысячу раз!»
Главное – сразу разобрать и в нужные места заготовок вставлять имена.
Фильм начинается.
Ну, пронеси!
Стоп, что-то смутно знакомое. Из машины вылезает евчонка, школа....
Сзади слышится шорох.
- Тихо, тихо! – кричит Фаитов. – Топорков, чего молчишь? Что они там говорят?
Батюшки мои, да это же французские «Большие перемены»!
Вот это удача!
На гражданке смотрел дважды у Светки Гладковой по видаку! А название адаптировано, а родное, точно, так и было – La Boum, «Бум», значит.
Ура!
Как говорится, будем жить.
Славный, добрый фильм про очаровательную девочку Вик, играет некая Софи Марсо.
Андрей прочищает горло и, почти не слушая телевизор, начинает вспоминать кино, не забывая при этом имитировать синхронный перевод с нарочито грубыми ошибками.
- Рауль просил передать, что хочет дружить, э… встречаться с тобой. – Но я не…, я не уверена, но знаю одну, ну, короче, которая была бы не против. – Да ну! Правда, что ли? И кто же это?
Народ затихает.
Откуда-то издалека Андрей слышит обрывки речи из фильма и свой ломающийся от волнения голос.
В памяти быстро разматывается рулон с сюжетом. А детали… да, хрен с ними, с деталями.
Вот появляется и главный герой-любовник, как же зовут этого пижона? Какое-то типично французское имя с окончанием на "е". Как же его: Ренье? Ксавье? Надо же, забыл.
Ага, Матье.
Вот этот Матье сзади надевает на Вик наушники, она падает ему в объятия, звучит необыкновенная музыка, нежная и лирическая, парочка плывёт под неё посреди всеобщего рок-н ролла.
По комнате проносится общий вздох со стоном.
- Dreams of my reality, ля-ля, ля-ля, - невольно мурлычет Андрей, спохватывается и косится на Фаитова.
Тот, подавшись вперёд, тоже покачивает головой в такт. Надо же, и этой дубине не чужды какие-то эмоции.
Андрей украдкой оглядывается.
На всех лицах мечтательные глупые улыбки, Ташматов наклонил голову и сидит с раскрытым ртом. Цвитишвили от дверей посылает экрану воздушные поцелуи. Стулья не скрипят, даже дыхания не слышно.
Чудеса, да и только.
С удивлением понимает Андрей многие слова и целые предложения. В этом смысле немецкий намного удобнее английского. Отрывистые слова, много шипящих и свистящих звуков. Если уж выучил слово, легко различишь его и на слух.
- Ich verreise morgen. Ich fahre nach Kobourr.
- Nehmen Sie lieber ein taxi…

Зрители относятся к другу главной героини ревниво, позволяют себе оскорбительные замечания в его адрес, а когда он получает по морде от отца девочки, откровенно радуются. Бойкая старушенция, напротив, вызывает симпатию.

Вот тебе и ускоренный метод.
Как вам удалось так быстро выучить язык? – Всё просто – очень хотелось жить.

- Чего, чего он ей говорит.
- Говорит, что она легла на грабли.
- Хе-х!

Титры, звучит музыка, та самая.
Вик бросает своего мальчика и обнимается с вполне зрелым молодым человеком.
Народ слушает, тупо глядя на бегущие строчки.
Появляется реклама.
Все начинают шевелиться, выдыхают, молчат.
Великая солдатская мечта о доме, красивых девушках и маленьких забытых радостях гражданской жизни, кажется, сейчас как-нибудь материализуется коллективным желанием.
- Андрей, молодец, - нарушает тишину Фаитов.
В первый раз почти за год по имени назвал, надо же.
Все, как по команде начинают шуметь.
- Отлично, студент, - Цвитишвили даже подходит пожать руку, - классно перевёл, намного лучше, чем Гребень.
Остальные тоже довольны, кивают, хлопают по плечу, В один миг Андрей становится для дедов и помазков едва ли не своим человеком.
Андрей вытирает со лба испарину.
Дебют, однако.
Спасибо тебе, Светка Гладкова, за этот фильм! Как минимум французские духи тебе причитаются.
Теперь на некоторое время есть запас прочности, после такого успеха пару раз можно будет и схалтурить. Тем более, что через неделю будет "Бум-2", который Андрей не смотрел.
- Сейчас по ZDF концерт будет, - говорит кто-то.
На концерт остаются не все. Андрей вопросительно смотрит на Фаитова.
- Свободен, - говорит тот, - иди спать.
Спать.
Целую ночь, почти пять часов.
Вот счастье-то.

После команды Андрей позволяет себе ещё чуть-чуть полежать. Молодые все вскочили, деды спят или лениво потягиваются.
Андрея никто из постели не гонит. Пару минут спустя он неторопливо встаёт, нашаривает тапочки и идёт в умывальник. Не положено молодому бойцу идти умываться в трусах и тапочках, ох не положено. Косятся с любопытством.
В умывальнике появляется Ташматов.
- Сегодня выкатываем, - говорит он, когда никого не оказывается рядом.
Андрей кивает.
По поводу нарушения формы одежды – ни слова. Кажется, социальный статус немного повысился.
Надо бы по старой привычке повторить перед экзаменом.

- Entschuldigen Sie, wie komme ich zum Hotel “Berolina”? Ist es weit von hier?
- Es ist in der Stadtmitte.
- Womit muss ich fahren?


Вечером двухсотлитровую бочку грузят на двухколёсную тачку. Все в гражданке, Андрею тоже выдан тренировочный костюм и ветровка. Бочку везут по очереди. Ташматов открывает запасные ворота. Тут же курит часовой, по части дежурит прапорщик Лудин, уже в восемь часов был смертельно пьян.

Покупатель неподалёку, в овражке. Кряжистый пожилой немец в кулацком картузе.
- Двести литров, как всегда, - пыхтит Фаитов.
- Zwei hundert liter, wie immer, – тут же переводит Андрей.
- Rhein? – спрашивает немец.
- Ja, naturlich, - отвечает Андрей.
Немец откручивает и нюхает пробку, кивает.
- И офицерские хромовые сапоги, две пары, по пятьдесят марок каждая
- Und offiziers Stiefel aus beste Leder, funfzig mark fur jede Paar.
Немец переворачивает сапоги, высматривает размер.
- Zu gross.
- Велики…
- Хуй с ним, по сорок, нет, даже по тридцать. Не тащить же их обратно.
По тридцать немец охотно берёт, отсчитывает деньги.
- Wenn ist die folgende Lieferung?
Чёрт, что же такое Лиферунг? Когда следующая… партия, наверное?
- Когда следующая бочка? – помедлив, переводит Андрей.
- Шестнадцатого.
- Am sechzehnten.
- Shon
Немец ловко прилаживает шланг, качает ногой насос. Бензин желтоватой струйкой течёт в его бочку, такую же двухсотлитровую.
- А не проще ли бочки поменять? – спрашивает Андрей Фаитова.
- Хе. Логично. Скажи ему, пока немного отлил.
Андрей впадает в ступор. Напрочь вылетели из головы существительное «бочка», глагол «поменять», а также все необходимые случаю предлоги.
Пауза затягивается. Нужно сказать хоть что-нибудь.
Андрей заглядывает в бумажку.
Огнетушитель – Feuerlosher.
- Wollen Sie ein Feuerlosher kaufen? – наобум спрашивает он.
- Nein, - мотает головой и смеётся немец, - shon habe zwei.
Понятное дело, есть у него огнетушитель, даже два. Из пятидесяти штатных огнетушителей в части штук десять осталось, не больше.
- Не хочет меняться, - говорит Андрей, - эта бочка ему нужна.
- Ну, пусть тогда сам с ней ебётся. Скажи ему: шестнадцатого, в это же время.
- Am sechzehnten, in dieser Zeit.
Немец заканчивает с бензином, жмёт всем руки.
- Du schprichst Deutsch ganz gut, - говорит он Андрею.
- Danke.
Андрей переводит дух. Вроде бы всё нормально. Даже немчура похвалил знание языка.

Фаитов пересчитывает и прячет деньги.
- Ну чё, к Хейнцу или на вокзал.
- Давай на вокзал.

В вокзальном буфете двое каких-то алкашей, больше никого.
- Водки и пива возьми, - распоряжается Фаитов и садится за столик, - себе тоже возьми.
- Драй хундерт водка унд драй гросс бир, битте, - на одном дыхании выпаливает Андрей буфетчику и вспоминает комиссованного Гребенщикова.
Дома уже, наверное, поросёнок.
Будет теперь лечить свою грыжу и плевать на немецкий язык.
- Bitte shon, drei vodka und drei Bier. Zwei und zwanzig mark.
- Danke.
Андрей отсчитывает деньги, берёт сдачу.
Пена шапками нависает над краями стаканов.
Кажется, жить можно.

Дорогие друзья, я еду в Берлин. Я еду не один, а с группой студентов.
Я смотрю в окно автобуса на квадратно подстриженные кусты, розовые деревья, читаю готические вывески, указатели, рекламные щиты.
Берлин – 25, поворот на Потсдам – 9.
Здесь тоже многое изменилось. Единая Германия, опора новой Европы. Карл-Маркс-Штадта уже давно нет. Хемниц теперь, кажется. Что же, пусть будет Хемниц.
На остановке захожу в придорожное кафе.
- Битте, айн гросс бир...
Гаштетчик чувствует незаконченную восходящую интонацию.
- Und? – чуть задирает он подбородок.
Я улыбаюсь. Само собой вырывается:
- Унд айн хундерт водка...

Борис Гайдук ©